Иногда я пишу не только фанфики. На фанфиках хорошо тренироваться. Но если когда-то мне удастся писать ориджиналы, точно попробую сделать серию о Крылатых.

***

Хлопнула дверь. Сумка полетела на кресло; звякнула внутри пара бубенцов, жалобно и надтреснуто. На удачу, мельком подумалось, когда-то в лавочке продавец сказал, что приманят к себе ветреную Фортуну. С тех пор и валяются. Глупые, никому не приносящие радости суеверия, а она все равно не выбрасывает...
В квартире было тихо и сумрачно, вещи затаились, присматривались, как всегда. Упала рядом с сумкой, устало вытягивая ноги, и вздохнула, затем потянула с плеч куртку. Поморщилась от наслаждения и от боли одновременно - Боже, как же ноют - повела плечами, снова поморщилась. И покосилась через плечо на слегка помятое, подрагивающее крыло, буркнула:
- Ну вас нафиг.
Целый день смятые под тканью верхней одежды, крылья словно жаловались тупой несильной болью. Хорошо, что никто не замечает, в сотый раз подумалось. И без того не самый удачный период, весенняя суматоха, всеобщая суетливая истерика, чтобы не сказать - буйнопомешанность. Вспомнилось, как сегодня неодобрительно косились в автобусе, что-то ворчали - мол, какая неуклюжая, локти распустила... Это было привычно - в тесной толпе кругом всегда оставалось небольшое свободное пространство, точно крылья держали всех на расстоянии. Охраняли личное пространство, что ли?
И на работе не лучше - те же косые взгляды, подленько-кинжальные шепотки. Сегодня, правда, тема была другой, перемывали косточки отсутствующей сотруднице, из праздности и какой-то вялой злобности чесали языки. Выдумывали множество (одна другой похабней) причин ее частых отсутствий на работе, с наслаждением перебирали сделанные выговоры, а у нее ужасно чесались плечи, и очень хотелось вскочить и отхлестать словами, чтобы прекратить поток грязи. Она сама откуда-то знала - не задумываясь, откуда, в чем там дело. Знала о больном родственнике (мать?..брат?), о ее внутренних страхах, о всех бедах. Крылья нашептывали, и хотелось не слушать, а что поделаешь?
Остаток вечера почти бесполезно прошел - на кухне одна пила чай, не вслушиваясь в окутывающую войлочную тишину, которой никогда не боялась, позвякивала ложечкой о стенки кружки (было чуть похоже на бубенцы, что так и мотаются на дне сумки). Ждать было некого - тот, последний, распростился два месяца тому назад, не обьясняя причин. А ей и не надо было, наоборот, появилась немыслимая легкость, как когда долго мучающий груз с плеч сбросить. Даже крылья были рады, два дня она ходила на цыпочках, а потом опять вернулась на грешную землю...
С ними было мороки, на самом деле - и не только в транспорте было дело, не только в шепоте. Иногда целыми днями все смотрели сквозь нее, как сквозь тусклое стекло - вроде какая-то помеха, но достаточно прозрачная, чтобы не воспринимать всерьез. Еще крылья часто болели - так, будто по ним полоснули ножом. Больше ничего, и никогда, никаких недомоганий - только эти два бесполезных выроста, покрытых белыми перьями. Никто не называл "ангелом", и слава Богу, что нет, это была бы вселенская ложь. И конечно же, они не могли поднять в воздух. Притяжение всегда приковывало цепями, несмотря на пугающую пустоту, легкость внутри. Максимум, что получалось - побегать et pointe, да и то изредка, как в тот раз. Маленькие, часто взьерошенные и помятые из-за одежды, навсегда отрезавшие ее от _того_ мира. Там - люди, обычные, суетящиеся, понимающие друг друга, даже если слова - полная бессмыслица - здесь она со своими крыльями, как за стенкой...и все предельно ясно, и язык вроде тот же, но никто не слушает, и никто не поймет.
Наверное, однажды ей встретился продавец одиночества; его все еще помнят вещи в квартире, хотя она уверена, что встреча произошла в заброшенном парке на самой окраине города, там, где кучковались неформалы, и, по слухам, охотились маньяки, куда однажды  теплой хмурой зимой принесли ноги вне контроля сознания и правил этого мира. И товара ей досталось с лихвой, а плата... а кто знает, чем пришлось платить, раз крылья остались с ней? Оно, это одиночество, было мягким и потертым, как старая кожаная перчатка без пары - мягкая, как масло, кожа местами стерта до дыр, из которых сыплется мелкий серебристый песочек...
Вечер незаметно ушел, пришла темная весенняя красавица-ночь, а она сидела за компьютером, и, глотая слезы, быстро, сбиваясь и не следя за собственной мыслью, писала. Писала обо всем, жаловалась, обвиняла, требовала, и снова жаловалась. А потом, стерев остаток мокрых соленых слез со щек, все это вышвырнула, отправила в небытье, и почувствовала внутри знакомую легкость-пустоту. На миг показалось даже, что можно взлететь, если получится, даже выше крыши - если открыть окно, и подхватит весенний ветер...
Однако она не попробовала - решила в другой раз - и просто сидела долго, долго, перед черным монитором, слушая, как вокруг шуршат, потрескивают и дышат сонные вещи, населяющие эту квартиру вместе с ней. А потом пошла спать. И, лежа носом в подушку (чтобы не помять крылья, приходилось так порой целую ночь, ужасно неудобно) - вдруг высвободила из-под одеяла руку, и, неуклюже вывернув ее, потрогала шелковистые мягкие перья. И прошептала с неловкой нежностью, очень тихо.
- Мороки с вами...

22.04.2008